Трагедия Киевского котла и гибели Юго-Западного фронта достаточно подробно описана в военно-исторической литературе. Однако ни одно исследование, даже самое подробное, никогда не сможет раскрыть во всей полноте судьбы людей, отчаянно сражавшихся и оказавшихся в аду окружения – без надежды на помощь. Волею судьбы в наши руки попала одна из таких историй, история военврача Семена Жарикова, через призму которой события осени 1941 года смотрятся уже совершенно иначе. И одновременно это и наша помощь дочери, по сей пытающейся разузнать о последних днях жизни своего отца.
Мой отец, военный врач Семен Тимофеевич Жариков, родился 29 августа 1909 г. в селе Дмитриево, Победенского (ныне Скопинского) района, Рязанской области. Это село образовалось на многострадальной древнерусской земле вокруг Свято-Дмитриевского монастыря, построенного в конце XIV века. В 1380 году, накануне битвы на Куликовом поле, его посетил славный богатырь Пересвет, собиравший в этих местах войско на борьбу с татарами. После кровопролитной битвы и победы там останавливался князь Дмитрий Донской. В память о погибших русских воинах он посадил сосну. В 16 веке в южно-русских землях начали сооружать оборонительный рубеж - Большую засечную черту для обороны всей Руси от набегов кочевников.
В 1832 году, то есть всего лишь 20 лет спустя после разгрома наполеоновской армии под Бородино, в рязанском архиве появилась запись о рождении пра-пра-деда моего отца - Филиппа Жарикова, государственного крестьянина, затем - его сына Матвея, его внука - Тимофея и, наконец, его правнука - Семена Тимофеевича Жарикова. День рождения отца подтвержден: 29 августа 1909 г. У дедушки моего отца, у Матвея Филипповича, были сын Тимофей и дочь Васса. Как много я потеряла, не имевши круга родни...
О том, что мой отец, командир 341-го особого медико-санитарного батальона, военный врач третьего ранга - уроженец Рязанщины стало известно случайно, в 1987 г., когда мне случайно попала в руки справка из военкомата. Частично это было для меня новостью. До того дня я думала, что мой отец родился в Донбассе, откуда приехал в Харьков. Тем более, было известно, что уже подростком он начал работать механиком на шахте в Донбассе, где и моя мама работала с 14 лет ламповщицей. У них тогда не было паспортов, и лишь к 18 годам их отпустили на рабфак (рабоче-крестьянский факультет для подготовки к поступлению в высшие учебные заведения) - с документами. Они дружили с детства.
После рабфака отец поступил на военно-медицинский факультет Харьковского медицинского института, который он успешно закончил, стал хирургом и был оставлен на работу в этом же институте. В то время его родители жили в Дебальцево, куда приехали в 30-ых годах ХХ века. Семья была бедная. У дедушки и бабушки было всего двое детей - Семен и Михаил.
К сожалению, я так и не познакомилась со своим дядей. Когда началась Финская война, мой отец был призван на фронт, но, к счастью, война кончилась раньше, чем в Харькове успели организовать медсанбат. Однако горе не миновало его и его родителей: их младший сын Михаил погиб на той войне. Узнав о гибели сына, мать скоропостижно скончалась...
А мой отец был призван в РККА в 1938 году, в 1939 г. вступил в ВКП (б). Он был светлым, добрым, оптимистичным человеком. Все складывалось у него прекрасно. У него была любимая работа, семья и планы на будущее. Мы жили в Харькове около Парка культуры и отдыха им. Горького, на улице Красных Стадионов (ныне Динамовская улица), дом 4, кв. 7 (этот дом существует до сих пор). Мои воспоминания об отце состоят из небольших эпизодов. В 1938 г., когда я родилась, отец получил трехкомнатную квартиру в Харькове на ул. Красных Стадионов (теперь Динамовская), дом 4,кв. 7. Там была хорошая кухонька, в которой под потолком висела бельевая веревочка. Папа любил сажать меня на плечи или подкидывать вверх. Это не составляло для него труда: он был двухметрового роста. При этих взлетах вверх я и видела веревочку. В кухне приятно пахло жженым сахаром. Его плавили до медового цвета и делали из него леденцы.
Однажды отца направили в командировку в Москву. Это было важным и радостным событием в жизни бывшего шахтерского паренька. Шутя, он сказал нам, что он выйдет в шесть часов утра на Красную площадь и, во время боя Кремлевских курантов, крикнет нам: "Я люблю вас!", а мы услышим это по радио (раньше во всех домах висело круглое черное радио из толя. Оно включалось само по себе в шесть часов утра по московскому времени).
Вскоре началась Вторая мировая война. 22 июня 1941 года фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз. Одними из первых, наряду с солдатами, на фронт призываются врачи. В возрасте 31 года мой отец ушел на фронт командиром 341-го особого медико-санитарного батальона при 301-ой стрелковой дивизии, которая формировалась в г. Миргороде Полтавской области.
Мне известно, как начиналась для него война. Когда мой отец в сумерках обходил расположение своего батальона, он не сразу замечал стоявших на постах красноармейцев: они мерзли и прижимались к деревьям. Это были не обученные, не обмундированные и безоружные новобранцы из недавно присоединенных областей Западной Украины. Их мобилизовали летом 1941 г. Осенью рано начались холода. Шли проливные дожди. Солдаты несли службу в своих крестьянских штанах и рубахах, некоторые даже в лаптях и... с палками в руках. Дрожа от холода, они тихо спрашивали: "Цэ вы, товарышу комбат?". Услышав его голос, они успокаивались...
В начале сентября 1941 г. комбат Жариков приезжал в Харьков на грузовике за медикаментами и перевязочным материалом. Фашистская авиация уже совершала единичные налеты на город. Ночами доктор Жариков поднимался на крышу своего дома и обезвреживал фугаски. Вместе с семьей он спускался в бомбоубежище во время воздушной тревоги. Это было наше последнее свидание, в октябре мы эвакуировались вместе с мединститутом, который ехал в г. Фрунзе.
Бельевая веревочка в воспоминаниях - это все, что мне осталось от родительского дома. Нас бросили на вокзале в Кустанае без денег и без продуктов. От голода я была при смерти. Я лежала на вокзальной лавке уже без сознания. И вообще я была при смерти несколько раз в первые два года войны. Когда же мы вернулись в Харьков в 1944 г., наша квартира была занята чужими людьми. Там же были все наши вещи, в том числе библиотека отца, занимавшая целую стену. Мы не получили назад ничего, что мой отец заработал своим трудом для нас.
А сам он пропал без вести в конце сентября 1941 г., в окружении, где-то в районе Лохвицы. Ему была уготована трагическая судьба. Он стал последним Жариковым в этом старинном русском роду. В результате ошибочных решений Ставки ВГК пять советских армий Юго-Западного фронта попали в окружение и были разгромлены. В этих боях погиб почти весь кадровый состав РККА, 665 000 красноармейцев были взяты в плен. С тех пор исчезла навсегда из военных сводок 301-я стрелковая дивизия и ее 341-ый медико-санитарный батальон... Мне удалось выяснить, что медсанбат разделился на две группы, которые разошлись в двух разных направлениях с целью выхода из окружения. Группа с военврачом, харьковчанином Георгием Дм. Любиевым вышла из окружения, а мой папа пропал без вести.
А я все еще жду весточки... Я не знаю, где покоится прах моего отца. Не проходит и дня без думы о нем. Он не забыт. Вечная слава и вечная память героям трагических событий сентября 1941 года!
С уважением, Эмма Семеновна Жарикова (Ruck)
От редакции Книги Памяти Украины:
Вот как описывается события, в центре которых мог оказаться военврач Жариков, в книге Ильи Мощанского «1941. Битва за Киев» - гибель Военного совета ЮЗФ недалеко от Лохвицы:
Роща Шумейково имела в ширину не более 100-150 м и в длину 1-1,5 км. В роще росли старые липы, дубы, клены и густой кустарник. Протекал родник. Здесь-то и решено было укрыться от врага до вечера.
Рощу рассекал овраг. Транспорт и люди рассредоточились по его кромке. Боевые машины заняли позиции на опушке. К сожалению, по-прежнему давала себя знать недостаточная организованность отряда. Оборону заняла лишь охрана Военного совета фронта, которую возглавлял подполковник Глебов, и охрана штаба 5-й армии во главе с майором Владимирским. Многие командиры разбрелись по хатам хутора, чтобы умыться, раздобыть продуктов и немного отдохнуть. А немцы уже обнаружили исчезнувший ночью штаб фронта. Когда утренний туман рассеялся, разведчики доложили — с востока и северо-востока идут немецкие танки. Прибывшие с юго-запада отставшие бойцы сообщили, что и с этого направления приближаются вражеские мотоциклисты и танки.
Минут через двадцать враг атаковал рощу с трех сторон. Танки вели огонь из пушек и пулеметов, за ними шли автоматчики. В гром и треск вплетались редкие выстрелы наших пушек — их было мало, да и приходилось беречь каждый снаряд. Танки прорвались к восточной опушке рощи. С ними вступили в схватку сотрудники штаба, вооруженные гранатами и бутылками с бензином. Две вражеские машины загорелись, остальные отошли назад. Командующий, члены Военного совета фронта генералы Тупиков и Потапов стали совещаться, как быть дальше: сидеть в роще до вечера или прорываться сейчас же. Но тут началась новая атака. Подъехавшая на машинах немецкая пехота с ходу развернулась в цепь и двинулась в рощу под прикрытием огня танков. Когда она достигла опушки, окруженные во главе с Кирпоносом, Бурмистенко, Рыковым, Тупиковым, Потаповым и Писаревским бросились в контратаку. Немцы не выдержали рукопашной и отступили. Во время боя генерал Кирпонос был ранен в ногу, ему перебило берцовую кость. Командующего на руках перенесли на дно оврага, к роднику. Сюда же доставили раненого и тяжело контуженного командарма Потапова. Его боевой начальник штаба Писаревский геройски пал на поле боя.
Дивизионный комиссар Рыков и генерал Тупиков вместе с подполковником Етебовым обошли опушку. Беседовали с людьми, ободряли их. Примерно в половине седьмого вечера Кирпонос, Бурмистенко и Тупиков в кругу командиров обсуждали варианты прорыва, который намечалось осуществить с наступлением темноты. В это время противник начал интенсивный минометный обстрел. Одна мина разорвалась возле командующего. Кирпонос схватился за голову и упал на грудь. Один осколок пробил каску с левой стороны головы, второй ударил в грудь около левого кармана кителя. Все кинулись к нему. Через две минуты он скончался.
После гибели командующего член Военного совета Бурмистенко, посмотрев на часы, сказал: «Через 40-50 минут наступит темнота, мы будем спасены, соберем группу командиров, в 9 часов вечера выступим и прорвемся к своим...»
Старший политрук Жадовский — бывший порученец ЧВС ЮЗФ дивизионного комиссара Рыкова, впоследствии вспоминал: «Вечером 20 сентября я с майором Гненным, адъютантом Кирпоноса, пришел в условленное место, но Бурмистенко там не оказалось. С тех пор неизвестно, где он. Удалось ли ему выбраться из роши или нет».
…Наступила ночь на 21 сенября. Немцы непрерывно освещали рощу ракетами. Вели яростный огонь. Вдруг воцарилась тишина. Послышались стоны раненых. Германское командование, видимо умышленно, прекратило стрельбу, ибо сразу же раздался громкий голос: «Русс, сдавайсь, жить будешь, кушать будешь». Затем опять начался обстрел. Через некоторое время снова наступила тишина. Кто-то закричал на чистом русском языке: «Выходите, немцы в пленных не стреляют». В другом конце рощи также кто-то крикнул, что немецкое командование предлагает сдаться, обещая жизнь и свободу.
Почти всю ночь с 20 на 21 сентября солдаты вермахта жестоко обстреливали находившихся в роще. Разозленные тем, что обреченные на гибель советские воины не сдаются, немцы открыли ураганный огонь из орудий, танков и минометов, почти непрерывно бросали в рощу гранаты. Но осажденные продолжали отстреливаться, хотя с каждым часом их огонь становился все слабее и слабее.
На рассвете 21 сентября майор Гненный и старший политрук Жадовский подползли к трупу командующего фронтом Кирпоноса, сняли с него шинель и Звезду Героя Советского Союза, срезали с кителя петлицы со знаками различия. Труп командующего укрыли в кустах, тщательно замаскировав его ветвями и листьями.
Под покровом ночи на 21 сентября, когда неприятель полностью окружил рощу, группа наших командиров попыталась вырваться из вражеского кольца или погибнуть в неравном бою с врагом. Эту группу возглавлял генерал-майор Тупиков. Группа сделала попытку прорваться к хутору Авдеевка, что в 3 км от рощи Шумейково. На пути к этому хутору имелся глубокий овраг, поросший дубами, липами, кустарником. Но попытка, по-видимому, не удалась. Враг плотным кольцом охватил рощу. Лишь отдельным командирам удалось добраться до хутора Авдеевка и спастись.
Житель этого хутора П. А. Примоленный впоследствии рассказывал, что в ночь на 21 сентября к нему постучался, а затем вошел в хату молодой командир. Он рассказал Примоленному, что вышел из рощи Шумейково с «большим начальником». Они пробирались под сильным огнем противника. Условились передвигаться по очереди, ползти 20 м, а затем сигналом «Вперед!» давать о себе знать. Но когда до лесочка осталось метров 150-200, рассказывал молодой командир колхознику Примоленному, «большой начальник» на условленный сигнал не откликнулся, значит, погиб. На поле, в нескошенном горохе, невдалеке от лесочка, через несколько дней колхозники хутора Авдеевка Неико, Мокиенко, Гринько и другие нашли труп генерал-майора Туликова и похоронили его здесь же. Вероятно, это и был «большой начальник», о котором колхознику рассказывал молодой командир.
Сопротивление советских воинов, находящихся в роще, продолжалось до 22 сентября. Небольшая часть бойцов и командиров после долгих мытарств вышла к своим. Среди них были генералы Добыкин, Данилов, Панюхов, подполковник Глебов и другие командиры и бойцы. Генерала Туликова с ними не оказалось — он погиб в перестрелке у хутора Авдеевка, в двух километрах от рощи Шумейково, о чем рассказано выше.
О судьбе других окруженцев, которые не смогли пробиться из рощи, стало известно уже после освобождения Левобережной Украины в 1943 году. Жители окрестных хуторов рассказали, что в роще еще более суток длилась перестрелка. 25 сентября, когда все стихло и немцы уехали, колхозники пробрались к месту боя. Они увидели бездыханные тела советских бойцов и командиров, которые погибли, не выпустив из рук оружия. В магазинах пистолетов и винтовок не оставалось ни одного патрона.
По свидетельству германского история В. Хаупта, бой продолжался пять часов. Русские не могли вырваться из рощи и должны были или покончить с собой, или сгореть в пламени огнеметов. Они оборонялись ожесточенно и отчаянно».
Но это лишь эпизод из страшной драмы, разыгравшейся в 1941 году. Между тем, буквально перед публикацией этого материала мы получили еще одно письмо от Эммы Семеновны, которая нашла в книге маршала Баграмяна "Так начиналась война" такие строки: "Леонид Игнатьевич Пащенков в сентябре 1941 г. проживал в Лохвице. Он пишет, что в то время в окрестных селах оказалось много раненых бойцов и командиров. Вывезти в тыл их было уже невозможно: фашисты перехватили все пути. Тогда оказавшиеся в этом районе военные и гражданские медики стали спешно собирать раненых и создавать подпольные госпитали ". Там были, к примеру, профессора С. М. Хаджемиров и Г. Х. Шахбазян, хирург К.С. Великанов.
Безусловно, это тоже может быть ниточкой для установления судьбы Семена Жарикова. Ведь, возможно, кто-то помнит рассказы стариков об этих медиках, либо их потомки смогли бы что-то дополнить для восстановления картины прошлого. Коллектив Книги Памяти Украины с благодарностью примет эту информацию. Мы помним: это нужно не мертвым.