18.10.2012

Однажды мне снилась война. Дело было в октябре сорок первого. Небо прорывалось под тяжестью набитого в него дождя, лысые кусты дрожали от ветра, обжимая по краям холодные, чёрные поля. Плыл низкий туман. Немцы подошли к с юга. Это я знал. Казалось, воздух должен дрожать, солдаты должны роями накатываться на врага, кричать "Р-р-р-ра-а-а!" Пушки должны молотить, заволакивая дымом расчёты... Но было тихо. Потому что вчера наши войска оставили город. Я и четверо бойцов засели в одноэтажном доме на окраине.

У нас были винтовки, патроны и по паре гранат. С часу на час мы ждали немецкий авангард, по очереди дежурили с биноклем на скате шиферной крыши.Туда вела приставная лестница, прихваченная ржавыми гвоздями прямо к стене.

Уныние пополам со страхом заткнуло нам рты. Мы молчали, вглядывались, сплёвывали. Несколько раз нелепая мысль появлялась в моей голове: "А может, ничего не будет?" Близился к концу сизый, мутный день.

Вверху дежурил Женя, когда появились, наконец, немцы. Он ссыпался вниз и, втянув шею, юркнул на свою позицию, в угол между домом и ржавой цистерной. Я закинул винтовку за спину и полез наверх.

Немцев было немного. Может, человек двадцать. Поле голое, горбатое - спрятаться негде. Азарта, который испытывает охотник, сидя в засаде, я не ощущал; было страшно, что могут убить. Туман доносил кашель мотоцикла.

Я вжался боком в печную трубу, упёрся грязными ботинками в выступ и загнал в патронник ледяной патрон. Во рту пересохло. Светлый немец, шатавшийся в створе мушки, не смотрел в мою сторону.

Винтовка плюнула огнём, грохнул выстрел. Ещё полсекунды немцы шли. Потом замерли и бросились на землю. Тот, светлый остался стоять дольше остальных и упал на бок. Захлопало. Я метил по блестящим от влаги шлемам.

Помню, как звонко лепились о железную цистерну вражеские пули, как охнул Женя. Помню, как больно ударило в лицо крошкой кирпича, как я размазывал кровь.

Через несколько минут стрельба поредела. Нас осталось трое, немцев -- меньше десятка. Я вспотел, часто моргал, упускал из внимания перебегающих. Один из тех, что были ближе, рванул в мою сторону, и тут же в крышу ударил ворох пуль. Чуть не уронив винтовку, я судорожно взвёл гранату,  и швырнул её к штакетнику до которого добежал немец. Бахнул грязный взрыв.

Я не заметил, кто убил последнего немца. Колени дрожали от напряжения, ныла рука. Стало тихо. Туман гладил белыми пальцами застывшие горбики мёртвых тел, вдали мычала корова.

* * *

Ошалевшие от боя, мы слонялись вблизи дома, рассматривали убитых немцев. Вот этот лёг головой на приклад, будто прикорнул. Он полз, толкая жирную землю носками сапог. Этот, в измазанной шинели, свернулся калачиком. Тот, в которого я бросил гранату, сложил ноги под себя и упёрся носом в забор. Шлем его отлетел.

Женю и Максима мы отнесли в голый малинник. Патронов почти не осталось. Куража победы не было.

Спустя четверть часа, когда мы сапёрными лопатками рыли яму, мокрый воздух вытолкнул в нашу сторону недалёкий гул. Оскальзываясь, я метнулся на крышу и почувствовал, как мигом остыла вспотевшая спина. Я вспомнил, что из тумана так и не выехал мотоцикл. Теперь он ведёт новую силу, которая разорвёт нас в мгновение, разбросает клочьями по чёрной земле.

По горбу поля двигались два танка, мешая выхлопной дым с туманом и грязью. Рядом трусили солдаты. Захотелось бежать, но стало стыдно. Хотелось остаться, но было страшно. Я замер. Замер и один из танков. Туман возле него сгустился, потом разлетелся. Мигнуло белое пламя. Я проснулся. . .

Сергей Майдуков