Молодость режиссера Петра Тодоровского пришлась на военные годы. И они оставили отпечаток во всем его творчестве. В его фильмах - невыдуманные сюжеты, а в сериале "Курсанты", снятом уже его сыном по короткой отцовской повести "Вспоминай, не вспоминай", Петр Ефимович встречается на улице с самим собой, 18-летним пацаном в шинели и кирзовых сапогах... Родился Тодоровский в райцентре Бобринец Кировоградской области в 1925 году, к началу войны ему было всего шестнадцать.
"22 июня 1941 года замечательное воскресное утро. Заранее договорились с ребятами, пошли на окраину нашего городка где было футбольное поле, - вспоминает он. - И там, ничего не ведая, не зная ни о чем, играли до двух часов дня. Потные, с потеками, в трусах, мы вернулись в центр городка, а там полно народу, забиты все улицы. Я забежал домой, сидит мать плачет. Я говорю, что случилось? Война..."
В самый разгар войны, летом 1943 года, Петр Тодоровский стал курсантом Саратовского военно-пехотного училища. Вообще-то училище было не достроено. Так что стены в казарме были не отштукатурены, голый кирпич сиротливо жался неровными рядами друг к дружке; зимой же кирпичи обрастали густым слоем инея, который постепенно превращался в снег толщиной в два-три пальца. А казарма — это огромное пространство, в котором располагался учебный батальон, — три роты по сто двадцать курсантов; двухэтажные нары и всего одна круглая металлическая печь на всех.
"Наш командир роты капитан Лиховол любил иногда появляться после двенадцати ночи, когда мы только-только успевали согреться, прижавшись друг к другу, накинув на себя сверх одеял еще три шинели. Тут-то Лиховол и появлялся. Вдруг раздавался душераздирающий крик дневального: "Тре-во-га-га-га!" Невдалеке от училища было кладбище, за ним — овраг, засыпанный снегом. Его-то и надо было преодолеть и уничтожить "противника" на противоположном краю оврага. С криками "Ура-а!", утопая по пояс в снегу, где-то в начале второго часа ночи вышибали "невидимого врага", промокшие до нитки возвращались в казарму… Но пробиться к этой круглой металлической печи не было никакой возможности…".
Сценарий, написанный для сериала, заметно отличается от книги, в названии которой, кстати, в скобках имеется примечание "лучшие годы нашей жизни". И в самом фильме сцены курсантской жизни перемежаются воспоминаниями самого автора. Герой Советского Союза капитан Лиховол, сыгранный Алексеем Горбуновым, гонял подчиненных нещадно. Но это пригодилось им на войне. Оба своих ордена Великой Отечественной Войны, первой и второй степени лейтенант Тодоровский получил за умение стрелять из миномета.
Как рассказывает Петр Ефимович, особенно трудно было привыкать к нелегкой курсантской жизни первые недели учебы. У многих новобранцев то ли от слабости, то ли от недоедания, постоянного недосыпания случалось недержание мочи… "Стоило нам чуть согреться, как кому-то из нашей тройки приспичило бежать до ветру. Туалет стоял метрах в двухстах от казармы, донести мочу на такое расстояние никто не мог — в лучшем случае успевали добежать до первого этажа, распахнуть входную дверь, высунуть свой брандспойт и… К утру вокруг парадного входа в корпус образовывалось многослойное, желтовато-бурое с прожилками светлого льда поле. Каток!.. Так что пробиться к печке, чтобы хоть как-то просушиться — неосуществимая мечта".
В военном училище ему дали обувь 42-го размера при родном 43-ем. "И целый день на морозе были занятия, закаляли, готовили к окопам. Пальцы большие были обморожены. До сих пор страдаю", - пишет режиссер.
"Это просто жуть: все взрывалось… А я лежал, прижавшись зубами к земле — от страха меня просто колотило… Потом, когда все немного утихло, один сержант посмотрел на меня: "Пойдемте, я вам шинель найду. Я тут мимо пробегал, видел". Я сразу не понял, что он имел в виду".
Эта сцена потом была включена в фильм "Рио-Рита", где режиссер попытался изобразить свои личные воспоминания: "Мы подошли к окопу, где стоял высокого роста человек, стиснув кулаки под подбородком и смотрел вперед. Осколок в затылок попал. У него была замечательная шинель английская. Когда мы его вытаскивали и я оказался вплотную лицом к лицу к незнакомому человеку, который глупо погиб - не надо было высовываться, это запомнилось на всю жизнь. Он часто мне снится".
В этой новой шинели лейтенанта скоро ранило. Причем сам он до сих пор считает, что сработала примета - оделся с убитого. Но ранило легко. "Когда после ранения попал в госпиталь - вот это было прекрасно. После грязи, крови, вшей, когда ты не человек, а животное, - и лежишь на белой простыне, тебя отмывают… У меня ведь было не очень тяжелое ранение - через две с половиной недели уже ходил. А тут санитарки, вечером танцы…", - вспоминает Петр Ефимович. И признается, что когда первый раз идешь в атаку, не боишься, бежишь, как теленок. Но после ранения, когда надо еще раз встать из окопов, "ты совсем другой человек".
"…Сорок четвертый год. Я на фронте, мои родители соединились наконец с моей старшей сестрой, и они вместе возвратились в Херсон, где сестра еще до войны вышла замуж за херсонца. Наши войска быстро продвигались на Запад и вскоре освободили и наш городок. Тогда-то у мамы запала мысль: во что бы то ни стало добраться к себе на родину. Посмотреть, что стало с домом, а главное — узнать судьбу своих родителей, моих дедушки и бабушки. Они наотрез отказались бежать от немцев.
Сколько ее ни уговаривали воздержаться от такого путешествия (надо было пешком пройти около трехсот километров практически за наступающими войсками), она все же ушла. Запаслась едой и зашагала по разрушенным и сожженным поселкам, ночевала в степи, ее ютили деревенские бабы… Через десять дней добралась в свой городок. Первое, что она узнала: дедушку и бабушку расстреляли — кто-то донес… Как родителей коммунистов. Квартира разграблена, в ней жили чужие люди. Кто-то ей шепнул, что наша корова Манька жива. Ее подобрал наш сосед — полицай, который совсем недавно бежал вместе с немцами, а Манька, мол, сейчас живет у речки. Там пасется, там и ночует. Ее каждый день доят разные люди. Мать кинулась к речке, увидела свою Манечку, уткнулась ей в шею, проревела до поздней ночи.
…Обратная дорога в Херсон заняла больше трех недель. Корова трижды вырывалась, не хотела уходить из родного городка. Лишь с четвертого раза удалось ее вывести. Весна была в разгаре, земля зеленела травкой, но время было голодное. И на этот раз Манька спасла нашу семью от лишений военного времени".
Еще один военный эпизод лег в основу фильма "Оглушенный тишиной", о конце войны, когда наши войска вышли на Эльбу. Это было 8 мая. "Появился командир дивизии, забрался на полуторку, снял фуражку, какую-то минуту молчал, а потом сказал: "Дорогие друзья, война окончена". Мой замечательный друг, с которым мы учились в Саратовском училище, снял свои истоптанные сапоги, швырнул вонючие портянки, лег в майскую траву, и сказал: "Все!". И я лежу, слышу, как он храпит, и вижу, как на грязный большой палец его ноги сел мотылек, как ангел который прилетел. Это счастье, радость, что мы остались живы".
До 1949 года Тодоровский оставался в армии. Первое время был комендантом немецкого городка на той же Эльбе. В круг его обязанностей входил и поиск семей видных нацистов, которые не успели перебежать к американцам. "Нам донесли , что в городе спряталась племянница фельдмаршала Паулюса. Красивая, восемнадцатилетная девка. Мы устроили облаву, но она успела убежать через окно прямо в рожь, в поля. Но мы ее поймали. Я устроил ее официанткой в комендатуру, и на третий день мы стали с ней жить. Я хорошо ее помню, Ханнелору. Она была зенитчицей, хвалилась, что сбила американский самолет, рассказывала, что ребенком сидела на коленях у Гитлера. И отдалась в последнюю минуту какому-то немцу, солдату, в развалинах, чтобы не достаться русскому. А потом меня утром застал с ней в постели начальник политотдела корпуса полковник Долгополов. И ее увезли..".
На вопрос, считает ли он себя счастливым человеком, 87-летний Тодоровский говорит так:
"Многое было за прожитые годы: И голодуха, и война, и послевоенная бедность, и залатанные штаны. Но для профессии режиссера такие испытания, наверное, нужны. Если говорить "глобально", то я счастливый человек. Мне удалось работать с очень интересными людьми: актерами, режиссерами, драматургами. Меня окружали талантливые люди. Есть известная поговорка: с кем поведешься, от того и наберешься. Вот я и "набирался". Хотя, конечно, и сам отдавал немало своим друзьям и коллегам. То есть всегда происходило какое-то взаимообогащение. Я всегда чувствовал себя легким человеком: был веселым, радостным, быстро сходился с людьми, "держался" на юморе. Это мне помогало. Всегда ладил с теми, с кем работал, никогда не позволял себе орать на подчиненных. И они ко мне хорошо относились. Словом, всегда старался оставаться человеком".