Я видел своего прадеда на нескольких фото. Два фиолетово-коричневых с ажурным краем, из тридцатых и два желтых, военных, с подмятыми уголками. Одно из них подписано: "Юра, война - это война. Жди меня". Оно пришло из Сталинграда. До войны прадед работал директором жмеринской школы. Ходил на маевку, имел выговоры, был женат на польских кровей барышне, воспитывал троих детей, преподавал историю и географию и был годен к строевой. Он ушел на фронт добровольцем в первые дни. С ним на призывной пункт отправились ученики из его класса, все парни, которые были. Надели кепки, взяли чемоданы, собранные шмыгающими матерями и пошли. Все еще верили, что все обойдется считанными неделями. Трактора продолжали ползти по полям, в клубах читали и плясали, небо еще не почернело, не потекло старушечьими слезами, не упало на большую страну исковерканной жестью.
Война для каждого прорезала свои борозды в раскисшем черноземе. Кто-то остался под Винницей и до сих пор держит свой рубеж на колосистом пригорке, кого-то тихо занесло листьями под Харьковом, кто-то по сей день плывет через Днепр, глотая студеную воду.
Моего прадеда в сорок втором война втолкнула в пыльный, горячий, готовящийся к обороне Сталинград. Над домами в августовском зное качались аэростаты воздушного заграждения, люди тащили доски, столы, рельсы и колотили из них щетинистые баррикады. Подтыкали дыры мешками, заколачивали окна, укрывали маскировочными сетями музеи и исполкомы. На всем белела степная пыль, которую война гнала впереди себя. Пыль садилась на брови, вплеталась в косы, гналась за полуторками.
Вечерами вдалеке гудело. Бледная полоса над горизонтом притягивала взгляд. За городом была Волга, дальше - пустыня. Солдаты дубовыми пальцами выкатывали из карманов медяки и белые полтинники и шли в фотоателье. Там они садились на скрипящий стул, резко оглаживая складки топорщащейся гимнастерки, сглатывали. Фотограф одергивал пыльную штору и прятался за камерой. Ф-ф-ф-пок - снимок готов. Мой прадед тоже застыл с каменным лицом. Это та самая фотокарточка. Потом писем не было.
После войны кто-то чуть ли не единственный из того класса вернулся в Жмеринку и коротко рассказал про Сталинград. Сентябрьской ночью прадеда толкнули: "в пополнении ? твои ученики, Лёня". И Лёня, позабыв, что он в Сталинграде, побежал траншеями, пополз по кирпичным обломкам, пошел вдоль разбитых теней, чтобы увидеться. Кусочек того мира приехал через черную Волгу. Кусочек зеленой Жмеринки. Встретит ли он Андрея? Остапа? Василия?
Кто был из учеников - неизвестно. Я знаю, что прадед с ними встретился и говорил, когда рядом раскололся воздух. Дунуло огнем, полетела бетонная крошка. После взрыва в живых осталось двое искромсанных учеников. Прадед погиб.
Я не знаю, как слушала и как услышала эту историю моя прабабушка, что она сказала. Ее я тоже видел только на одной фотографии с той маевки 36-го года. Там лежат на траве такие другие мужчины в просторных брюках, со спортивными значками на лацканах подмятых пиджаков или теннисках. Две дамы в высоких белых носках стоят у берез. Дети держатся за родителей. И лица у всех очень серьезные, несмотря на май.
Сергей Майдуков